Я из самой глубинки родом,

Потому так дороги мне

Эти люди особой породы,

Что живут в деревенской стране.

М. Чебышева.

В деревне Шмаки Богородского района мои корни. Здесь родились, жили, трудились бабушка-дед, мои родители и мы – их шестеро детей. До сих пор, мы «сильно повзрослевшие» братья и сестры, сохраняем глубочайшую привязанность к родным местам. Ежегодно встречаемся летом всей многочисленной родней в Шмаках на родной одворице.

Здесь сейчас царствует природа. Лес наступает со всех сторон. Лет через десять люди будут ходить сюда за грибами да ягодами, не зная о том, что тут когда-то жили люди – простые, доверчивые, работящие. Обрабатывали поля, растили хлеб, выращивали скот на колхозных фермах и личном подворье. Жила деревня дружно, одной семьей - вместе были в радости и горе, перенося военное лихолетье, поднимали колхоз после войны, растили многочисленных детей. Жили бедно, но честно и открыто…

Когда-то вятский поэт-фронтовик О. Любовиков сказал: "Люди начинают вспоминать редко в тридцать, чаще в сорок пять. В шестьдесят немыслимо молчание". Соглашусь с поэтом. К этому возрасту человек приходит с грузом пережитого и прочувствованного. Хочется облегчить душу, по-другому взглянуть на людей, на жизненные события.

…Тягостные воспоминания вызывает картина неухоженности деревеньки, запустения, заросли крапивы, лопуха, Иван-чая. Деревья до того разрослись, что улица, которой гордились однодеревенцы за чистоту, красоту, ко-торую все берегли и холили, становится непроходимой. Что же я так сокрушаюсь по этому поводу? А не мы ли в конце 1950-х – начале 1960-х с такой легкостью покидали свою деревеньку? Нахожу себе оправданье – жизнь так распорядилась. Надо было учиться, получать образование. Родители, кото-рые всю жизнь «вкалывали» на колхозной работе за трудодни-палочки ничего, в конце концов, не заработали. Они не задерживали нас, видя неперспективность жизни деревни: «Может вам, образованным, будет полегче?».

Стояла наша деревенька совсем недалеко от тракта Богородское - Зуевка, слева, за маленьким лесочком. В 1950-е в деревне насчитывалось 20 дворов. Вся деревня – одна большая улица, односторонка. Избы простые, одинаковые у всех. У кого побольше, у кого поменьше. Три окошка на полуденное солнце, да одно «с середи» - или на утреннее или на послеобеденное солнышко, в зависимости от того, с какой стороны ограда. Все хлевы под одной оградой, чтобы «стряпать» у скота было удобно и зимой не холодно. Что поделаешь, север. Бани в оградах никогда не ставили, стояли они в огородах, поближе к речушке.

У всех однодеревенцев были большие одворицы. Впереди, перед окнами – огородцы, а за домом – лужки. В огородцах садили ниву – овощи, картошку, немного покоса. А в лужках сеяли овес (на толокно), ячмень, садили кар-тошку.

К земле-матушке было особое отношение. За ней ухаживали, удобряли. Перед пахотой по одворице быстро разносили навоз (назем, как говорила бабушка). Я помню этот тяжелый труд. Мама говорила: «Не накормишь земельку, не жди урожая».

Изба – родной очаг. Домашнее убранство было до примитивности просто, скромно, лучше сказать – бедно. Из мебели – обеденный стол в переднем углу, лавки – мужская да женская, две-три самодельные табуретки. Ничего не покрашено. Во время уборки пол и лавки, стол «прошоркивались» сухими еловыми ветками. После этого в избе было чисто и свежо, а «мебель» и пол имели приятный желтоватый оттенок.

В переднем углу всегда стояла икона, которую к Пасхе украшали вышитыми полотенцами и самодельными цветами.

Конечно же, русская печь («битая», не из кирпича) была центром всей жизни деревенской избы. Она обогревала, кормила, лечила. А как в избе без полатей? Это был наш наблюдательный пункт, место для игр и сна.

Вся домашняя утварь, посуда, вещи имели свое постоянное место. Что примечательно было в деревенской избе, так это фотографии. Их было немного, но они развешивались на стене в рамках. И, если заходили гости или приезжала родня, - разговор начинался всегда с рассматривания фотографий: кто, да что, да где?

Вид деревенской округи всегда был сердцу приятный. У всего свое название – у леса, поля, перелеска, пригорка – Лединка, Прудок, Увал, Косогор, Первая и Вторая пустошь, поскотина... Все знали, где это находится. Краса природы нужна деревенскому жителю, как воздух. Не зря говорят, что связь с природой в деревне самая прочная: вода в ключах чиста, как слеза. Возду-хом не надышишься! Хвойный лес кругом, березы под окном, черемухи да рябины в огородах.

Наша деревенская улица в Шмаках имела идеальный вид: ровная, чистая, поросшая «топтуном». А место перед окнами было «продолжением» избы. С весны улицу тщательно прометали. По ней потом ходили босиком.

Около каждой избы – завалинка. Там, среди дня сидели немогутные старушки, играли дети. Сидит моя бабушка с батожком, в подшитых валеночках, а мы, четверка послевоенных, носимся туда-сюда: «Баб, зачем валенки-то надела? Лето ведь!». «Ноги-те зебут» - отвечала она. Вечерами на завалинке собиралась молодежь. У нас, Дюпиных, собирались девчонки, а у соседей Кривоносовых – парни. В праздники на завалинках собирались однодеревенцы поговорить, песен попеть.

Любили шмаковские женщины петь. Пели не только в праздник, но и иногда в будни – на сенокосе во время обеда. Пели, как могли, как умели, как сердце подсказывало. И пение было каким-то особенным. Не поют сейчас так. Нет сомнения, что песня давала какую-то отдушину от бесконечных дел и хлопот, от нескончаемого тяжелого труда. Песня давала возможность выплеснуть грусть-тоску, накопившиеся обиды, пообщаться с однодеревенцами в непринужденной обстановке. Все это говорило о культуре чувств простых деревенских людей.

Хранили однодеревенцы незыблемую крестьянскую традицию: помогать друг другу. Всю тяжелую работу делали вместе, сообща: будь то сенокос, сев-пахота, страда-уборка, вывозка навоза с колхозных ферм. Всей деревней участвовали в прополке свеклы, турнепса, репы. А сенокос? А картошка? А лен? А жатва?

Деревенская традиция помогать друг другу соблюдалась и в домашних делах. Помогали докапывать картошку, в «дожинках» участвовали. А уж избу кто придумает ставить так на «помочь» придет вся деревня. Всем найдется дело по силам. А к вечеру, как сруб поднимут, всей деревней отобедают: суп мясной да картошка, а еще по стопочке «с устатку». Разойдутся все довольные: соседу помогли да еще и песен попели.

В этом круговороте деревенских дел как колхозных, так и домашних, участвовали и мы, дети. И работа была нелегка для всех! Я не помню чтобы мои старшие братья Вася и Леня слонялись без дела: то они пилят-колют дрова, то плотничают, то на колхозной работе – плугарят, работают на жатке, на сенокосилке, на копнителе… В нескончаемой работе рано взрослели дере-венские мальчишки. И спрос с них был, как со взрослых. Тем, кто оставался дома, тоже доставалось. Домашняя работа была нескончаема: в хлевах вы-чистить, поросенка, кур накормить, травы нарубить, огород прополоть, воды с ключа наносить…

Бесконечной работой была сыта деревня тех далеких лет моего детства и юности. Ложились спать затемно, вставали по петушиному крику (в три-четыре часа), чтобы истопить печь, накормить скотину, испечь домашний хлеб, сварить еду для семьи, собрать обед в поле, вовремя успеть на колхозную работу… за колхозный трудодень.

Жила деревня от «страды к страде» меряла время по солнышку, не забывала о постах и мясоедах и никогда не забывала о простой деревенской истине: «Умирать собрался, а рожь сей». И болеть было некогда. Одна забота догоняла другую. Вечным трудом жили, но бедность деревни никуда не уходила, и имущественный недостаток ощущался постоянно. И в школу со своими ровесниками мы шли с холщовыми сумочками, в ситцевых платьишках, стриженные и худые.

Работая день-деньской на колхозной работе, а вечером и утром на домашней работе, жили однодеревенцы маленькими бытовыми радостями:

- Урожай ржи хороший, значит, на трудодень побольше дадут – радость;

- Картошка «накописта» уродилась – радость;

- Дров на зиму заготовили, сено коровушке накосили – радость;

- Детей собрали в школу, «оболочки обновили», калоши да валенки справили – радость;

- С родней повидались, детям гостинцы привезли – всем радость.

К одежде были непритязательны, донашивали старые вещи, обувь. Одежда старших детей передавалась младшим: «не до жиру…».

Вспоминая деревеньку свою, людей ее населяющих, не могу не сказать и о культуре человеческих взаимоотношений. Да, да, о культуре! В присутст-вии детей не ругались матом (не богохульствовали), во взрослые обиды и ссоры не посвящали, оберегали от неприятностей и размолвок, не настраива-ли детей друг против друга. Никого не охаивали, не обзывали. В доме не бы-ло пустых разговоров о соседях, о знакомых. Сплетников и болтунов в де-ревне сторонились.

Родители показывали пример добрососедских отношений, вежливых и уважительных взаимоотношений в семье. Это там, в родных Шмаках, в родной семье научили нас ценить порядочных людей, уважать человека труда, остерегаться чванливых и надменных. Мама часто говаривала: «Чтоб везло вам, дитеныши, в жизни на хороших людей». Не богатства, не земных благ желала мама, а везенья на добрых и порядочных людей!

Искренность и неподдельность чувств деревенских жителей ощущалась во всем: радовались и смеялись от души, дружили так, что «с одной ложки пили-ели». Были искренними и доброжелательными в общении. И избы друг от друга отродясь не запирали. А чтоб показать, что дома никого нет, в двер-ное кольцо ограды вставляли палочку.

Доверяли друг другу. Неиспорченные городской цивилизацией, живя далеко от больших городов, были излишне доверчивыми, а порой попросту наивными, как дети. И слово «счастье» понимали очень просто – это отсутст-вие несчастья. Все живы, здоровы, сыты и, слава Богу!

В пору моего детства и юности, без всяких сомнений, испытывала деревня умственный и интеллектуальный голод. Грамота у всех невелика, книги читать некогда, радио не было (его провели в конце 1950-х). Когда появилось радио, его вообще не выключали: вставали и ложились с гимном СССР. А уж когда лампочка Ильича зажглась в Шмаках (в 1965 году, когда образовался совхоз «Чирковский» и Богородский район вновь стал самостоятельным), повеселели люди. В избе светло, на фермах – освещение. Радовались, как дети!

Информацию о жизни района получали через «Колхозную зарю». Районку отец выписывал всегда! Сам читал и нас приучал. Мы маме вечером вслух читали.

Малы мы были, неопытны, но чувствовали, что родители относятся к нам с любовью и уважением. И воспитывали нас не моралями и нотациями, а своим поведением честных и порядочных людей, живым примером и, конечно, трудом. Все это было оценено мной по мере взросления и с высоты прожитых лет.

…Считается, что не стоит все время оглядываться назад, ворошить прошлое. Надо жить сегодняшним днем и почаще заглядывать в будущее. Но, почему-то так хочется вновь и вновь заглянуть пусть в бедные, но такие солнечные и светлые детство и юность, проведенные среди деревенского приволья и добрых людей.

 И. ГРЕБНЕВА

(Дюпина), г. Нолинск.